A Clarification on Why Levi Bryant has Really “Given up Talking to Me”

As Evgeni pointed out a couple posts ago, Levi Bryant is misrepresenting his reasons for no longer engaging with me on the blogosphere.  Yesterday, one of Levi’s followers on twitter, Joe Clement, alerted Bryant to an article that might support his “wilderness ontology” thesis against the criticisms I leveled at it two days ago:

@onticologist This seems highly relevant to your discussion with Mr. Ross about non-human agency vis-a-vis politicshttp://bit.ly/mvkRDX

However, on Levi’s twitter page Bryant indicated that he was no longer interested in talking to me, suggesting that it had something to do with my post exposing some of the origins of Heidegger’s ontological meditations on the environment in Nazi ecology.

@joepdx i’ve long given up discussion with him. When someone calls you a Nazi because you talk about ecology he’s jumped the shark

Of course, I never called Bryant a Nazi.  The real reason that Bryant chose to stop talking to me is decidedly more embarrassing, as he expressed it to me in an e-mail from May 27, about a week before I even posted the article about the fascist fetishization of nature:

Ross,

Between your highly insulting and patronizing comment about my education (http://larvalsubjects.wordpress.com/2011/05/25/dark-objects/#comment-50541) on my blog and your post mocking my work and scholarship on your blog yesterday I’ve decided to cease discussion with you.

Regards,

L

I dealt with this little incident of crybabyism in a separate post, “On Hurt Feelings: The Case of Levi Bryant’s Missing Sense of Humor.”  But this wasn’t the first time that Bryant had banned me from his blog.  Back on April 13, I received an e-mail from Levi informing me that he wasn’t going to post my comments over at his blog anymore.  We had just previously been debating the question of the Left’s role in critiquing vs. “producing” ideology.  His reason for banning me? He explained:

Ross,

I have opted to no longer post your comments.  I do not approve of how you have both interacted with the other participants on my blog and with me.  You have engaged in a monologue rather than a dialogue that has been rather disdainful to other positions equally informed by Marxist thought.  Moreover, over at your blog you have hosted discussion with one of the most well known trolls of the theory blogosphere, Evgeni Pavlov, who has spent years attacking me online, suggesting that I know nothing about Marx (I have quite an extensive background) and shooting spitwads from afar.  This calls into question the genuineness of your interactions.  Ergo I choose not to make my blog a platform for your interactions.

After repeatedly asking him to be reasonable and pleading my case with Bryant, he continued to respond:

I banned you from my blog for hate speech.

Let me get this straight, Ross.  You came into my living room, made ugly slurs about women, homosexuals, african-americans and environmentalists and then proceeded to host a snark fest on your own blog with one of the most belligerent and unfair trolls in the theory blogosphere, all the while mocking the bonafides and earnestness of the Marxists that participate in that living room, and you believe that ****you**** are being persecuted because others don’t care to continue discussion with you or host you in their living room?  Yes, yes, you’re so oppressed that others don’t care to carry on discussion with a pompous, insulting, homophobic, sexist, racist, know-it-all who wishes to pontificate to everyone else without bothering to listen.  Once again, good luck with your revolution.  Somehow I think you’ll have a hard go of it if you continue to engage in this religious fundamentalist, belligerent, behavior that refuses to listen and honor others with dignity.  Pardon me, I have to get back to body building, hormone injections, and hair color treatments in between worshipping neo-pagan gods.

And finally, he explicitly compared me to Rush Limbaugh, which seems to be one of his signature terms of abuse:

You presented these emancipatory political movements in extremely ugly and stereotypical terms worthy of Rush Limbaugh.  The fact that you continue to portray these vibrant and diverse movements in this reductive light only confirms the point.  Nor was I alone in evaluating your remarks in those terms.  A variety of others responded along similar lines.  You might think you’re providing relevant commentary, yet micro-fascist sensibilities immediately exclude themselves from discussion.  Your form of Marxism seems not to have learned anything from the last one hundred years of political theory and thought on these matters, repeating the worst tendencies of Stalinist sensibility and general disdain for life.  There’s nothing critical about your critical theory.  It is religious fundamentalism through and through.

So let’s tally things up, shall we? Bryant compared me personally to Rush Limbaugh, accused me of “hate speech,” and then claimed that I repeated “the worst tendencies of Stalinist sensibility.”  As for me, I merely pointed out that many of the motifs of his “wilderness ontology” can be seen as reflecting Heidegger’s late ontology of “pathways” in the Black Forest, searching for the “clearing.”  And then I further pointed out how this was symptomatic of some of the prevailing tendencies of Nazi ecology.  That’s all I did.

Bryant didn’t appreciate that I was pointing out specific places in which he was contradicting himself.  My comments stood in the way of his rather careless philosophical improv act, and called him in for accountability.  That’s why he doesn’t want to talk to me anymore.

«РАСПАД города» (Бруно Таут)/“The DISINTEGRATION of the City”/Die Auflösung der Städte (Bruno Taut)

Bruno Taut’s article “RASPAD goroda” (“The DISINTEGRATION of the City”) was published by the Constructivist journal Modern Architecture in early 1930, just as the debate over the future of socialist resettlement of the USSR was getting underway.  In this article, he states his position vis-à-vis the major Soviet theorists of the city who had thus far thrown their hats into the ring: Leonid Sabsovich, Mikhail Okhitovich, Aleksandr Zelenko, and Aleksandr Pasternak.  As a point of reference, he draws upon his book Die Auflösung der Städte, published twelve years earlier in Germany.  While he was still at that point designing in the Expressionist vein, a style he would later drop in favor of a more thoroughgoing modernism, the main points of the book, as he indicates, are anti-urban in their sentiments.  Taut thus sympathized the most with the Soviet disurbanists Okhitovich and Pasternak.

Из Современная архитектура — (1930) — № 1/2

From Modern Architecture — (1930) — № 1/2 

Pg. 63

Редакция Moskauer Rundschau в своем примечании к статье А. Пастернака (№ 2, 1930 1.) предлагает открыть дискуссию по поводу четко и превосходно отмеченного им противопоставления двух теорий будущего города. Я тем более охотно принимаю участие в этой дискуссии, что она затрагивает наиболее важную для меня область моих собственных работ.

Die Auflösung der Städte (1918)

Я вполне разделяю критику Пастернаком теории Сабсовича. Он прав, если он говорит, что подобные поселки «постепенно превратятся просто в города с регулярно расположенными каменными кубами, в которых жизнь будет протекать по социалистической инсценировке». К этому надо добавить следующее. Еще в 1916 г., когда я писал свою книгу — «Венец города» и наметил схему чисто плоскокрышего города на социалистической основе, с населением в 150 тыс. жителей, я верил, что можно число жителей ограничить. Теперь я не верю больше, чтобы можно было ограничить население города, исходя из определенной цифры, что является основной предпосылкой Сабсовича, и что подобный план вообще осуществим. Первое, если такой город процветает, по причине ли благоприятных транспортных и промышленных возможностей или по каким-либо другим причинам то никто не сможет помешать тому, чтобы он превратился в миллионный город. А второе—его регулярное, кубическое и шахматное построение постепенно разрастается и примет такие формы, которые вполне правильно можно будет назвать типом города капиталистического периода. Неизбежной необходимостью явятся так называемые небоскребы, хотя он сам усматривает в американских городах не что иное, как взвинченную вверх земельную ренту. Поэтому небоскреб никогда не был и не будет олицетво, рением архитектуры. Что же касается его экономической стороны, сточки зрения капиталистической прибыли, то даже наиболее ярый псалмопевец Америки, немец Вернер Хегеман, в течение долгого времени работавший там в качестве архитектора, говорит о том, что небоскребы обходятся очень дорого, и что вертикальное сообщение лифтом в многоэтажном доме является наиболее невыгодной формой скорого сообщения (Wettbühne № 8, 1930 г.) Укладывание обобществленного быта со всеми его жизненными процессами в многоэтажные кубы фактически не является результатом материалистического мышления, а это скорее продукт удобной схематизации. «Город будущего» Корбюзье в его «Урбанизме» как раз весьма четко показывает артистические черты такого формалистического мышления. Хаос большого американского города Ле Корбюзье переделывает по всем правилам парижской художественной школы в чисто буржуазные застывшие формы. В немецкой пропаганде высоких домов для бедноты выявляется то же мышление, по которому человек, ребенок и земля должны отступить на второй план перед техническими тенденциями. Один известный немецкий архитектор заявил мне, что он следуя идеям Ле Корбюзье, во всяком случае представляет себе жилище поднятым над землей, путем устройства домов на колониях, ибо для него земля — это мусор. Социалистическая жизнь в таком городе с неизбежной последовательностью должна превратиться в «социалистическую инсценировку», как совершенно Правильно замечает Пастернак.

Теория Охитовича, я должен признаться, вызвала у меня великую радость. Тем более, что еще во время войны, лотом 1918 г., Я сам пришел к такой же мысли, вызванной безнадежностью положение Европе, и не только в основной ее тенденции, но и в отношении некоторых важных ее деталей. С того времени я изучая политическую и экономическую литературу, исследовал ее скрытые тенденции в этом направлении и к моему все растущему изумлению я констатировал, что как критические исследования существующих больших городов, так и пророческие предсказания поэтов, начиная с Руссо, и великие социальные теории Маркса, Энгельса, и наконец Ленина,— все они приходят к одинаковому результату. В феврале 1920 г. я сделал 30 набросков на эту тему и, снабдив их выдержками из указанной литературы, я объединил их в одну книгу под названием «Распад городов», которая появилась в том же году в издательстве Фояъквакга в Гагене. Эта книга обратила на себя внимание и ее название «Распад городов» стало техническим термином для тенденции, которая, однако, в процессе развития «строительства» послевоенного периода все более и более приходила в забвение н если случайно упоминалась, то с презрительной или иронической усмешкой. То, что советская действительность на основе материальных предпосылок пришла к такому же выводу, наполняет меня радостью не столько потому, что мысли, возникшие у меня 12 лет тому назад, теперь подтвердились, сколько самый факт как таковой. Я полагаю, что для дискуссия советской печати представляет интерес ознакомиться с основными принципами этой книги, поскольку она в СССР еще не известив. В ней изложены следующие точки зрения, как выводы соответствующей литературы: в первую очередь вопрос об общественной форме, которая при сохранении старых методов не может быть плановой. Социалистической она может быть только, если мы строить города будем строго планомерно. Все отрицательные стороны больших городов вытекают из этого момента. Все современные работы научного строительства городов на Западе должны укладываться в тесные рамки тех толстых стен, которые называются частной земельной собственностью. После сноса этих стен придется, однако, разрушить также некоторые стены ограниченного мышления, которые по вышеуказанной причине крепко засели в головах. Они относятся преимущественно к вопросам производства — промышленности и сельского хозяйства, — транспорта и, наконец, к условиям быта человека, являющимся преимущественно результатом порядка распределения земля для жилищных надобностей. Что касается последнего, то еще в 1893 г. англичанин Г. В. Пур — О. V. Рооге — указал, что житель перенаселенного города нуждается в большем участке земли, чем житель деревенский, даже в том случае, если у них обоих а отношении пищи и одежды одинаковые потребности. Это надо, понимать в том смысле, что снабжение перенаселенного города водою и уничтожение отбросов нерационально по сравнению с одинаковым удовлетворением потребностей деревенских жителей. Что касается транспорта и производства, я считаю точку зрения Пастернака правильной. Но я хотел бы уточнить некоторые небольшие мои расхождения с ним, и для этой цели я воспользуюсь некоторыми характерными чертами набросков в моей книге «Распад городов».

Эти наброски покажутся многим, как и мне самому теперь, излишне патетическими и романтическими. Объясняется это в первую очередь влиянием переживаний тогдашнего периода последнего года войны и наступившей по ее окончании депрессии, когда надежды на новое созидательное строительство все более и более рушились, и в конце концов остался только лишь один призыв, являвшийся не столько выражением реальных возможностей, сколько продуктом чувства. Эта книга «только утопия», хотя она в то же время содержат указанна на далекую действительность. Мы тогда верили, что по существу утопии но существует, если только она не исходит от сумасшедшего, что утопия — это только вопрос темпа и времени для ее осуществления. Для правильной мысли, если она не сопровождается соответствующей перспективой, есть опасность, что она выродится а фанатическое сектантство, вроде вегетарианства, антиалкоголизма, анархизма и т. д. Форму утопии я выбрал также и по другим соображениям: никогда не следует смешивать» «материалистическое» с «материальным» и никогда вопрос насыщения желудка не должен являться альфой и омегой всех желаний. Поэтому дан эскиз культурного обобществленного строительства по ту сторону необходимого, как парабола для перспективы, лежащей по ту сторону осязаемого. Шаги становятся неуверенными и теряют направление, если не видно на горизонте отдаленной цели. Этой цели, которую еще нельзя точно определить, легко придают формы того, что находится у нас вблизи.

Первые наброски толкуют об индустрии и аграрных коммунах, обе сравнительно небольших размеров, особенно последние, если их сравнить с гигантскими вашими совхозами и колхозами, далее мы переходим к большим поселкам, связанным с крупными производственными предприятиями: верфями, заводами, фабриками и т. д. В этом отношении у меня имеется некоторое расхождение с Охитовичем, поскольку большие дороги для автомобильного сообщения не лежат не по средственно вдоль поселков и жилых домов, а находятся несколько в стороне, соединяясь с последними проселочными путями дорог к эскиз плана сообщений имеет вид свободной петельной ткани, причем наиболее тесные петли обозначают автомобильные дороги, а более широкие — каналы и воздушные линии. Железная дорога больше не существует (на Западе, например, в Рурской области железные дороги уже сильно чувствуют конкуренцию автомобиля). Железная дорога с ее станциями и узловыми пунктами фактически является основной причиной вырастании больших тесных населенных пунктов, но это свое значение они по мере развития автомобильного сообщения будут постепенно утрачивать до тех пор, пока они, наконец, совершенно не исчезнут.

Покидая эту область четких рациональных основ, не совсем уже молодой автор с некоторый чувством ответственности направляется в другую область, — область неведомого, — которую он, однако, игнорировать не может. Шестой набросок содержит в сопровождающем нашем тексте следующие слова: «Мир держится на принципе изобилия. Работа, направленная друг против друга — эта работа впустую. Работа друг для друга ведет к избытку». Если, следовательно, не сомневаются в успехе планового хозяйства и коллективного труда, то надо иметь в виду также и то, что лежит по ту сторону необходимого, то, чем рабочий сможет заполнить свой большой досуг, который он потом будет иметь. Надо показать, что имеются перспективы нового духовного содержания по ту сторону экономических моментов, если даже для отображения такой перспективы в будущем приходится воспользоваться нашими современными вряд ли соответствующими представлениями и понятиями. Речь в данном случае идет до известной степени о гиперболе, которая зиждется на фактах нашей действительности, но которую мы должны развить и придать ей формы будущего. Тут, понятно, есть известной опасность как для самого автора — некоторые мои тогдашние наброски кажутся теперь мне самому уже устаревшими, — так и для читателя, который может впасть в фантастику и мечтательность, тем не менее каждая материалистически обоснованная теория должна ваять на себя этот риск, если мы не хотим, чтобы идея превратилась в сухой субстрат мысли.

Расширение нашего поля зрения в отношении одного лишь производства приводит нас к новым жилищным формам. Поставленное Марксом и поддержанное Лениным требование «рассеяния поселений», другими словами «дезурбанизация», привело меня тогда, как ныне Охитовича, к тому выводу, что параллельно с принципом обобществления, изоляция человека, как стимулирующий момент к развитию его личности является также равноправным требованием. В соответствии с этим набросок № 7 показывает одноквартирный дом со всеми подсобными помещениями и с ванной. В принципе это — «коробка» с единственным жилым помещением, форма которого меняется в зависимости от ветра, солнца и местоположения. Однородные части стен, так же как и потолок, сделаны из щитов — плохих термических проводников, — снабженных по краям фальцами и из которых, смотря по желанию, можно создать любую форму жилища.  Отопление, варка и освещение электрическое. Промежуточные стенки передвижные, так что внутреннему помещению также можно придать любую форму. Другими словами бесконечная вариация форм из одинаковых составных частей дома. Как и человек, дом может быть подвержен всяким превращениям. Пространственно отдаленные друг от друга люди ведут более интенсивную индивидуальную жизнь, возрастающая ценность которой усиливает ценность всего общества. Другими словами: не оседлость и не кочевничество, не мещанский уют и не бродяжничество, не крестьянин, но и не горожанин, человек — не растение, которое «пускает корни», но и не какое-либо животное, а именно — человек, который вкушает гостеприимство земли.

Народный дом для собраний трудящихся служит одновременно выставочным помещением для обмена опытом в области промышленности и сельского хозяйства. Арена для массовых собраний и для народных игр. Канал, снабженный подъемным краном для подачи хлеба в элеваторы для хранения запасов на черный день. Площадка для аэропланов на крышах гостиниц, подъем автомобилей на эти крыши, «прибытие по воде, по суше и в воздухе», увеселительный парк и т. д. — Если в тексте этого наброска сказано, что государство, как и город, ло словам Энгельса, уже отмирают, то это не может, разумеется, иметь отношения к данному моменту, ибо это было бы анархическим тупоумием.

Дальнейшие отображения обобществленной жизни должны опираться, понятно, на вышеуказанные гиперболические данные, для того, чтобы придать перспективам культурного развития некоторую осязаемость. Хотя подобная игра фантазии может показаться случайной, но несомненно, что развитие индустрии, а вместе с нею и воздушного сообщения гораздо более радикально изменят поверхность земли, чем это делают теперь железные дороги и фабрики. Использование солнечных лучей, электричества из воздуха и т. д. еще впереди. К этому надо добавить световые маяки для воздушных дорог. Использование цветного света и стекла на узловых пунктах воздушных дорог протянет над землею световые цепи и создаст новую архитектуру, в которой груборациональное сольется в художественном в единое целое. Большие световые центры, которые можно будет наблюдать с аэроплана, будут обозначать те культурные центры, отнюдь не поселковые центры, в которых будет протекать научно-исследовательская работа и ее применение в жизни. Там будут изучать наиболее тяжелые случаи болезней физических, психических и моральных и их лечение, а также методы воспитания.

Также и школу я в своей Утопии считал пережитком старого. «Ребенок работает, где он хочет, и ведет свою жизнь самостоятельно и т. д.» — В вопросе воспитания и семейного быта я у Пастернака, в его изложении распада городов, проповедуемом Охитовичем, вижу некоторую неясность. Я считаю принципиальное требование отделять жизнь детей от родителей схематическим вмешательством. Достаточно будет уточнить отношения взрослых к детям и в остальном предоставить все естественному ходу вещей. Совершенно неправильно мнение, что дети лучше всего развиваются только в среде множества других детей. Наблюдатели подтверждают, что и ребенок стремится к известной изоляции, и нельзя сказать, чтобы он наверняка любил даже самый прекрасный детский сад. К предостережению Крупской против сверхколлективизации в области воспитания надо отнестись чрезвычайно серьезно.

К массовому искусству, в первую очередь к совершенно преображенному, при участии масс, театру, надо еще добавить новые формы массовых развлечений, неукладывающиеся в рамки необходимого, носящие утопический характер. Работа над гигантскими творениями якобы совершенно излишнего характера является психологически обоснованной и нужной а тот момент, когда все потребности жизни будут удовлетворены и не будет больше ни войн, ни приготовлений к таковым. Тогда образуется вакуум, который надо будет заполнить культурным содержанием для [Pg. 65] того чтобы дать выход избытку энергии бороться с дурными инстинктами.

В кратких чертах я дал обзор «Распада городов», который в некоторых пунктах дополняет, а в других, быть может, содержит критику теории Охитовича. Проектирование для будущего может иметь только направляющий характер и поэтому менее важно заводить спор о деталях того, что будет в будущем, как именно, путем дискуссии, выявить и определить самую тенденцию. Уже благодаря одному этому образуются и выявляются достаточные рефлексы в отношении того, на какие моменты надо обращать внимание уже теперь, при организации новых поселков. В первую очередь чрезвычайно важно отказаться от геометрического (Корбюзье) или другого формалистического подхода к устройству поселков. На его место надо вводить безграничную вариацию форм, которую, в противовес к кристаллическому и геометрическому можно было бы назвать вегетабильной или биологической (дело не в названии или лозунге). Так же как развитие транспорта базируется на собственных присущих ему законах, так обстоит дело и с организацией поселков. Так же как в Сибири железная дорога является пока лишь первым фактором цивилизации (Турксиб), ибо автомобильные дороги и развитие автомобилизма закономерно могут иметь теперь лишь второстепенное значение, так и в отношении поселков надо пока довести до полного совершенства современный метод строительства. Тем не менее основная тенденция уже теперь указывает не предпочтение плоского строительства в его различных формах. Лишь после усовершенствования возможных в данный момент методов можно будет приступить к успешному производству отдельных составных частей сборочного — монтажного — дома. Усоверше[н]ствование современных методов жилищного строительства ведет по прямому пути к этой цели. Новое строительстве в его отдельных формах и отдельных элементах уже предвосхищает эту цель, что выражается в том, что оно придает строительству соответствуюший характер. Тем не менее к здесь, как и у «урбанизма», есть на-лицо опасность урбанизации. В моей новой книге «Новое искусство строительства» (издательство Юлиус Гофман. Штуттгарт) я определил международность архитектуры как автономию народов в архитектуре.

В высокой степени радостно, что автономия мышления о городском строительстве берет теперь свое начало в Советском союзе. Распад города как ясная теория, ведет к целительному освобождению от формалистических цепей доктринерства, историцивма и эклектизма (безразлично относится ли это к старому или к новому на Западе). Распад есть следствие и параллельное явление освобождения пролетариата от цепей капитализма.

Pg. 63

The editorial in the Moskauer Rundschau, in its footnote to the article by A[leksandr] Pasternak (№ 2, 1930 1.) proposes to open a discussion on the clearly and ideally marked contrast between two theories of the city.  I am especially happy to take part in this discussion, which touches on the area most important to my own work.

I totally agree with Pasternak’s criticism of Sabsovich’s theory.  He’s right, if such settlements “gradually turn into a city of regularly placed stone cubes, a socialist staging-ground through which life will flow.”  To this must be added the following.  Already in 1916, when I wrote in my book Crown City, and outlined a scheme of a purely flat-roofed city on a socialist basis, with a population of 150 thousand inhabitants, I believed that it was possible to limit the number of residents.  Now, to an even greater extent I do not believe that one can limit a city’s population, based on the specific figures that are Sabsovich’s basic premise, or that such a plan is at all feasible.  First, if a city is thriving, because of auspicious transportative and industrial opportunities, or for any other reason, no one can prevent it from turning into a city of one million.  And secondly, his regular, cubic, and staggered buildings will gradually grow and take forms that can quite rightly be called the type of city of the capitalist period.  The inevitable necessity of these so-called skyscrapers will appear, although he himself perceives in the American city nothing more nor less than upwards-inflated land rent.  The skyscraper has therefore never been and never will be the embodiment of architecture.  As far as its economic side goes, from the standpoint of capitalist profit, even the most ardent psalmist of America, the German Werner Hegeman, in the course of having worked there for a long time as an architect, has said that the cost of skyscrapers is very expensive, that the vertical conveyance of an elevator in a high-rise apartment is the most uneconomical form for a speedy connection (Wettbühne, № 8, 1930).  The bundling of socialized life, with all its vital processes, into multi-story cubes is not in fact the result of a materialistic mindset, but is rather just convenient product schematization.  Corbusier’s “City of the Future” in his Urbanisme very clearly exhibits the artistic features of such formalistic thinking.  The chaos of the big American cities Le Corbusier recasts in all the rules of the Parisian art school, in purely bourgeois frozen forms. The German propaganda about tall high-rises for the poor reveals the same mentality, in which the person, the child, and the land are forced to stand back in the background compared with the technical tendencies.  One renowned German architect who told me that he was following the idea of Le Corbusier, in any case represents a dwelling raised above the ground, by way of building houses on columns, since for him the ground — it’s trash.  Socialist life in such a city with an inevitable sequence must evolve into a “socialist reenactment,” as Pasternak rightly observes.

The theory of Okhitovich, I must admit, has caused me great joy.  Especially because while still during the war, in the summer of 1918, I myself came to the same thought, hopelessness brought on by the situation in Europe, and not only in its main tendencies, but for some of its important details.  Since that time I have studied the political and economic literature, explored its latent tendencies in this direction and, to my ever-growing amazement, I found that the critical study of the large existing cities and the prophetic visions of the poets, beginning with Rousseau, as well as the grand social theories of Marx, Engels, and finally Lenin — all of them arrived at the same result.  In February 1920 I completed 30 sketches on this subject and, supplying them with quotations from these said sources, I combined them into a book entitled The Disintegration of the City, which appeared that same year from the publisher Folkwang in Hagen.  This book attracted some attention to itself and “the Disintegration of the City” became the technical term for the trend.  This increasingly came to be forgotten as if by accident, however, in the process of the development of “construction” in the postwar period — and if it was mentioned, then it came with a contemptuous or ironic smile.  The fact that Soviet reality, on the basis of material conditions, came to the same conclusions, fills me with joy not so much because the thoughts that occurred to me twelve years ago have been confirmed, as much as the fact itself.  I believe that the discussion in the Soviet press represents an interest to learn the basic principles of this book, inasmuch as it is still not known in the USSR.  It contains the following viewpoints, as the implications of the literature: first, the question of the social formation, which, while retaining the old methods, cannot be planned.  A city can only be socialist if is built strictly according to plan.  All the negative aspects of big cities follow from this moment.  All the present work on the scientific construction of cities in the West must fit inside the narrow framework of thick outer walls that is called private property.  After the demolition of these walls, however, it is then necessary to break down some of the walls of limited thinking that, for the aforementioned reasons, is solidly lodged in their minds.  They relate mainly to issues of production — to industry and agriculture — to transport, and, finally, to the conditions of human life, which is mainly the result of the order of allocation for housing requirements.  With regard to the latter, as far back as 1893 the Englishman G.V. Poore — O.V. Rouge — pointed out that the resident of a crowded city needs a larger plot than a resident of the village, even if they have both food and clothing for the same needs. This must be understood in the sense that the supply of water and waste disposal of the overcrowded city is irrational compared with the same needs of the villagers. With regard to transportation and production, I think that Pasternak’s viewpoint is correct.  But I would like to clarify some of my minor disagreements with him, and for this purpose I will use some of the characteristic features of the outline from my book, The Disintegration of the City.

These sketches seem to many (such as myself) too pathetic and romantic now.  This can be accounted for by the experiences of the period of the last year of the war and the ensuing Depression at its end, when hopes for a new creative construction increasingly collapsed, and eventually left only one clarion-call, which was not so much the expression of real possibilities as it was the product of emotions.  This book is “only a utopia,” although at the same time it provides guidance to a distant reality.  We then believed that the substance of utopia does not exist if it only emanates from a madman — that utopia is just a question of pace and the time for its implementation.  For if a correct idea is not accompanied by the appropriate perspective, there is a danger that it will degenerate and the fanatical sects, such as vegetarianism, anti-alcoholism, anarchism, and so on.  The form of the utopia I selected also for other reasons: one should never confuse “materialistic” [Pg. 64] with “material” and never question that the satiety of the stomach should not be the alpha and omega of all desires.  Therefore, this sketch of the cultural, socialized construction on the other side is needed as a parabola for a perspective that lies beyond the tangible.  Steps become insecure and lose their direction if they are not visible on the horizon, a distant goal.  This objective, which is still impossible to determine exactly, is easy to impart to the form of that which is nearby us.

The first sketches expound on industry and agrarian communes, both relatively small if you compare them with your huge state and collective farms (especially the last).  Then we move to the big towns associated with the large manufacturing enterprises: shipyards, plants, factories, etc.  In this regard, I have some disagreement with Okhitovich, insofar as vast roads for automotive conveyance do not lie directly along the towns and dwellings, but some are situated on the side, conjoined with the back roads.  The sketch of the plan of communication possesses the form of loosely looping fabric, in which the closest-bound stitches represent the automotive roads, while the wider ones are the channels and overhead lines. The larger railroad no longer exists (in the West, for example, in the Ruhr region, railroads already deeply feel the competition of the car).  The railway and its nodal points are in fact the main source for the sprouting of large, closely-packed settlements, though their significance will continue to fade in proportion to the development of automotive transport, until they finally disappear completely.

Departing from this area of clear rational foundations, a young author with some feeling of responsibility already heads off, not entirely, into another area — the area of the unknown — which, however, he cannot ignore.  In the accompanying text to the sixth sketch is contained the following words: “The world rests on the principle of abundance. Work, when directed against one another this work is wasted. Work for each other leads to surplus.”  If, therefore, they do not doubt the success of planned economies and the collective labor, that which lies beyond the necessary must also be borne in mind, how the worker can fill his great leisure-time, which he then would have.  We must show that there are prospects of a new spiritual content on the other side of economic issues, even if it is necessary to avail ourselves of our contemporary, hardly adequate concepts and ideas for the imagery of such a prospect in the future.  Speech about a case in point comes to a certain degree of hyperbole, which is based on the facts of our reality, but which we need to develop and give to it the shape of the future. Here, clearly, there is a certain danger for the author — some of my sketches of those days now seem to me already obsolete — and for readers, who may fall into fantasy and reverie.  However, each sketch, grounded in materialist theory, should form in itself this risk if we do not want the idea turned into a dry substrate of thought.

Expanding our field of view with respect merely to production leads us to new forms of housing.  Posited by Marx and maintained by Lenin, the demand for a “scattering of settlements,” or in other words “disurbanization,” moreover led me then, as Okhitovich now, to the conclusion that in parallel with the principle of socialization, the isolation of man — as a stimulating moment in the development of his personality — also has an equal claim.  In accordance with this sketch, № 7, shows a single-apartment home with all the storage rooms and the baths.  In principle, this is a “box,” with unique living space, the form of which varies in relation to the wind, sunlight, and location.  Homogeneous parts of the walls, as well as a ceiling made of panels — poor thermal conductors — fitted to both the edges and folds from which, according to one’s desires, he can create an omniform dwelling.  [It will have] heating, cooking, and electric lighting.  The intermediate walls are adjustable, so that the interior can also be given any shape.  In other words, there is an infinite variation of forms from the identical constituent parts of a home.  Just as with a man, a house can be subjected to all sorts of transformations.  Spatially distant from one another, people can conduct more intensive individual lives, the rising value of which increases the value of the whole society.  In other words: Neither sedentarism nor nomadism, neither petit-bourgeois comfort nor loitering, not a peasant, though also not a townsman, but a person — not a plant that “takes root,” but also not some sort of animal, but namely — a man who partakes of the hospitality of the earth.

The people’s assembly house for the working masses also serves as an exhibition facility for the exchange of agricultural and industrial experience.  It is an arena for mass meetings and folk games.  It is a passage equipped with a crane for the delivery of grain in elevators from the stockpiles, for rainy days.  It is a platform for airplanes on the roofs of hotels, and a car-lift to these roofs, “for the arrival by water, by land, or by air”; it is an amusement park, etc. — If the text in the sketch said, like Engels did, that the state, the city, and the local are already dying, then it obviously cannot have a relationship to the present, because this would be anarchistic stupidity.

The further mapping of socialized life should clearly be based on the hyperbolic data above, in order to give the prospects for cultural development some tangibility.  Although this corresponding thought-experiment may seem random, there can be no doubt that the development of industry, and along with it, of air traffic, will much more radically alter the earth’s surface than railroads and factories are doing now.  The use of sunlight, of electricity in the air, etc., is still ahead.  To this we must add light beacons for airstrip runways.  The use of colored lights and glass on the nodal points of airstrips will stretch over the land a chain of light and create a new architecture, in which crude rationalization merges with art into a coherent whole.  The large points of light that can be observed from an airplane will be marked by the cultural centers, nowhere near the town centers, in which the research work and its application in life will take place.  There one will learn about the most severe cases of disease of physical, psychological, and moral, and their treatments, as well as child-rearing practices.

Also, I consider the school in my own Utopia to be a relic of the old.  On the issue of education and family life, I have Pasternak, in his account of the disintegration of cities, while I see some confusion in the preaching of Okhitovich.  I believe it is a fundamental requirement to separate the lives of children from their parents in a schematic intervention [after the fashion of Sabsovich].  It will be sufficient to clarify the relationship of adults to children and the rest to provide to all the natural course of things. Completely wrong is the view that children develop best only among many other children. Observers verify that the child tends to strive after a certain isolation, and probably cannot say that he loved even the most beautiful nursery.  In warning against excessive collectivization in education, Krupskaia should be taken extremely seriously.

For mass art, to be completely transformed primarily with the participation of the masses, to the theater must be added new forms of mass entertainment, an unsettling within the framework of the necessary, the wearing of utopian clothes.  Work on these gigantic creations, of a supposedly completely unnecessary character, is psychologically sound and necessary once the moment when all the necessities of life are satisfied and there will not be any more wars, there will be no preparations for such.  Then a vacuum is created which will need to fill the cultural content [Pg. 65] in order to provide an outlet for excess energy in dealing with ugly instincts.

In brief outline I gave an overview of the Disintegration of Cities, which in some places supplements, while in others criticizes, Okhitovich’s theory.  Designing for the future may only have a guiding character, and therefore it is equally important to start a dispute about the details of what will happen in the future, namely, by way of discussion, to identify and determine the same tendencies.  Already, thanks to one of these appeared and disclosed sufficient reflections as to which features need to be paid attention even now, with the establishment of new settlements.  First and foremost it is essential to abandon the geometric (Le Corbusier) and other formalist approaches to the organization of towns. In its place needs to enter unlimited variations of form, which, in contrast to the crystalline and geometrical, could be called the vegetative or biological (the affair is not a title or slogan).  Just  as the development of transportation is based on its own inherent laws, so is the case with the organization of settlements.  Just as in Siberia the railway is still only the first factor of civilization (Turksib), because roads and automotive development can now naturally be of only secondary importance, and with respect to the settlements they have yet to bring to perfection the modern method of construction. Nevertheless, the basic trend now indicates no preference for flat-building in its various forms.  Only after improvements are possible in the present can methods begin to successfully manufacture some of the components for the assembly — for the erection — of the home.  The perfection of the modern methods of housing construction is a direct route to this goal.  New construction, in its separate forms and separate elements, is already anticipating this goal, which is reflected in the fact that it attaches to construction a corresponding character. Nevertheless, it is also here, as in “urbanism,” that the threat of urbanization is obvious.  In my new book, The New Art of Building, (published by Julius Hoffman, Stuttgart), I define international architecture as autonomous nations in architecture.

To a great degree the joy of the autonomy of thinking about city-building now takes root in the Soviet Union.  The disintegration of the city is a clear theory leading to the healing emancipation from the formalist chains of dogmatism, historicism, and eclecticism (whether or not it refers to the old or the new in the West).  This disintegration is a consequence of and a parallel to the phenomenon of the liberation of the proletariat from the chains of capitalism.

An excellent website containing all of Taut’s illustrations for Die Auflösung der Städte, from 1918, can be accessed by clicking here.